«Личностный рост — это что-то для безработных»
(расхожая истина)
Часто, человек, переживший в детстве травму привязанности, неосознанно избегает близких отношений и прячется в различные формы зависимости. Если алкоголизм или наркомания глубоко порицаются обществом, то жизнь ради работы, (трудоголизм), горячо приветствуется в современном мире, обществе потребления, (особенно в высокоразвитых странах).
Причины
Логика ясна и понятна — потребитель должен зарабатывать, как можно больше, чтобы платить больше налогов и как можно больше потреблять, при этом, свободного времени и сил у него должно остаться только на потребление товаров и услуг. В развитии личности потребителя общество не заинтересовано.
Наша жизнь щедро снабжена подкрепляющими идею бегства в работу рациональными и этическими посылами, как то: «Человек-труженик«, «Человек болеет за дело«, «не щадя себя«, «обеспечивает достойную жизнь семьи» и т.д. Эти выражения прочно вошли в нашу жизнь еще в детстве, когда многих из нас любили только «за» — успехи в школе, трудолюбие, безотказность, послушание. Когда любое спонтанное проявление чувств либо оборачивалось отвержением родителей, либо игнорированием.
Такая жизненная парадигма может быть разрушена только в близких отношениях, (связанных с ними конфликтных ситуациях, открытых противостояниях, возможности ранить и раниться, увидеть свои проблемы и переработать их), но ее прекрасно сохраняет «преданность работе«. И, нет, я сейчас не о гениях и творцах, не о разбуженных среди ночи Музой или Пегасом, не о вынашивающих судьбоносную для мира идею, а о тех, для кого «общественное выше личного«, о тех, кто делает ставку на работу.
Мы все устроены таким образом, что из нескольких сложных задач выбираем ту, способ решения которой нам наиболее знаком и понятен.
Если жизненный опыт не сохранил примеров создания близких отношений, мы их неосознанно избегаем, если развитие нашей личности и связанные с ним сложности плохо переживались и не поощрялись родителями, то нам запомнилась только боль.
Если поощрялись только послушание и трудолюбие — нам туда, ( в рабочий коллектив, отношения в котором не подразумевают открытости и глубины и правила игры значительно более прозрачны).
Работа может быть интересной и не очень. В коллективе может царить как партнерская, дружеская атмосфера, так и конкурентная, подавляющая обстановка.
В любом случае — работа занимает время и отвлекает от болезненных переживаний и размышлений. Не позволяет нам обнаружить внутренний мир или внутреннюю пустоту в самих себе. Уводит от осознания сложных чувств, подавленных желаний. Не дает соприкоснуться с рубцами душевных ран и всем тем, что может быть поднято из глубин подсознания и с чем человек боится столкнуться.
Следствия
Чем меньше нам хочется сталкиваться с собой неизвестным, тем больше мы загружаем себя работой. Чувство одиночества, неприкаянности и растерянности посещает нас только в свободное от работы время, а чтобы его избежать работать надо больше, желательно до полного изнеможения. Так, чтобы не было места для чувств и, уж тем более, для их распознавания.
Конечно, от этого портится здоровье, разрушаются отношения и семья, дети вырастают чужими, с такими же нарушениями привязанности, но от всего этого мы надежно защищены общественно одобряемым: «Я очень много работаю«, и это главный бонус такой жизни.
Когда границы и, собственно, идентичность человека размыты, он оценивает себя, как в детстве, через призму общественной оценки, утрата этого бонуса — катастрофа. С детства им усвоена только стратегия «кнута и пряника«, детский опыт подсказывает, что нужно делать, чтобы получить «пряник«(одобрение) и чего нельзя допускать, чтоб не случилось «кнута«, (отвержения).
Человек живет годами «горя на работе«, но чем дольше он «горит«, тем меньше получает «пряников» в виде похвалы и признания заслуг, и тем больше «кнутов» в виде требований, нареканий.
Стараясь еще больше, постепенно превращается в удобный, безотказный, надежный инструмент в арсенале работодателя, который уже не нуждается в положительной стимуляции, а значит, в случае, когда такой человек-инструмент выработал свой ресурс, («выгорел«, заболел, постарел), достаточно стимуляции отрицательной — придирок, критики, штрафов, угроз сокращения или увольнения.
Под страхом потери работы, (как под страхом потери родительской любви в детстве), человек готов на любые жертвы. В конечном счете в жертву приносится собственная жизнь и жизнь собственной семьи, где царят формальные отношения, где душевные переживания партнера, его проблемы, вместо искреннего участия, сострадания и теплой дружеской поддержки, вызывают плохо скрываемые досаду и раздражение, которые человек оправдывает усталостью, занятостью и отсутствием свободного времени.
«Я работаю с утра до ночи, а ты выносишь мне мозг!» — типичная фраза в таких семьях. Отсутствием времени и сил оправдывается и маскируется и нелюбовь к детям, нежелание с ними общаться, и нечуткость к партнеру, неспособность строить близкие отношения, нежелание решать проблемы своего личностного роста, невозможность определения своих потребностей и ценностных ориентиров, одним словом — все то, что призвано помочь человеку жить гармонично, уводится на задний план и заменяется единственной ценностью — безопасностью, (часто в виде стабильности социального и финансового статуса).
Такая жизнь, будучи автоматичной, позволяет подавить экзистенциальную тревогу, но не избавляет от нее. Напротив, подавленная тревога, нераспознанные и неудовлетворенные потребности, порождают тоску и гнев, а следом психосоматические болезни и тяжелые депрессии. Результатом такой жизни часто становится одинокая старость, охваченность сильным страхом смерти. Страх смерти, вообще, значительно слабее у людей, живущих без страха жизни, активно исследующие жизнь, они не боятся смерти так, как те, кто толком-то и не жил.
Формальные, неблизкие, манипулятивные отношения с формально близкими людьми не могут дать необходимых поддержки и опоры. Человек чувствует себя одиноким и беспомощным не находя опоры в себе самом. Не научившись уважать в себе личность, не определив своих собственных ценностей, он также не уважает ценностей и личностных границ других людей. Бесконечно обвиняя в невнимании к себе, в отсутствии душевного тепла, (на которое когда-то был не слишком щедр сам), пытается обложить долгами детей или партнера.
В лучшем случае, «виноватые должники» участвуют в его жизни также формально, т.к. никого и никакими угрозами нельзя заставить чувствовать то, чего нет — любви, привязанности, искреннего сострадания и боли от предчувствия близкой утраты — т.е. именно того, что способно дать человеку ощущение поддержки и безопасности, и именно того, на что никогда не было времени и сил.
Теперь нелюбимый когда-то ребенок не может любить, а когда-то «неудобный, раздражающий» партнер не может дать то сердечное тепло, которое не ценилось.
Послесловие
Мне приходится бывать в подобии дома престарелых в западной Германии. У нас в России «капиталистическая старость» всегда считалась эталоном и предметом зависти наших стариков, но увы, рассматривая внешнюю сторону вопроса, (условия жизни, социальное обеспечение, красивые занавесочки на окнах и террасы в цветочных горшках), внутренней трагедии этих людей невидно.
Далеко не все они одиноки, у большинства есть дети и внуки, но в обществе потребления человек должен много и тяжело работать, а в свободное время «потреблять» и восстанавливать силы, чтоб наутро опять быть на посту.
Эти старики тоже когда-то много и тяжело работали, у них не было времени на детей и внуков, а теперь, когда силы иссякли, они не нужны ни обществу, ни детям, выросшим без родительского тепла. Достаточно увидеть глаза этих стариков, жадно ловящие даже мимолетный участливый взгляд, ощутить, как невесомые слабые руки не отпускают вашу руку, как наполняются слезами их глаза в ответ на ласковую улыбку и вопрос «счастливой старости» уже не такой однозначный, а вопрос о смысле жизни снимается сам собой.
…
Может быть было бы легче в горькой одинокой старости, если бы «сгоревшим на работе» ставили памятники на Родине героя?
Вряд ли…
Да и вряд ли поставят.
(Ваша А. Майская)
