Мы — есть то, из чего состоим.
А состоим мы из своего же опыта, самую важную, опорную часть которого получили в детстве. Как правило, на прием к психологу мы попадаем вконец измученными многократными безуспешными попытками изменить свою жизнь к лучшему или не попадаем никогда, принимая невозможность таковых изменений, (об этом разговор впереди).
В ходе консультации или по мере продвижения психотерапевтического процесса, обычно выясняется, что клиент травмирован и начинается работа по выявлению травмы. Для этого используются многочисленные разговорные методики, работа с воспоминаниями клиента, и в том случае, когда клиент наталкивается на воспоминание, связанное с трагедией, насилием, утратой, у него появляется возможность заново пережить это событие в безопасном контакте с психологом, при его поддержке, (отплакать, отгоревать) и приобрести новый опыт, таким образом предотвратить влияние такой травмы на его дальнейшую жизнь.
Но часто случается, что разрушительного события не было и травма, полученная в детстве не событийная, а дефицитарная, (т.е. в период детства отсутствовал жизненно важный для развития и дальнейший жизни человека компонент). Подчеркну — для развития и дальнейшей жизни. И этот важнейший компонент — здоровая привязанность.
Обнаружить дефицитарную травму бывает возможно по тем жизненным решениям, которыми человек руководствуется. Примеров таких внеконтекстных, грубых решений нам встречается множество:
- «Уходи первым (все равно бросят)»
- «Никому не верь (не привязывайся — все равно потеряешь)»
- «Не завись от людей (завись от веществ — они в твоей власти)»
- «Не чувствуй тела и потребностей (будет больно)
- «Не спорь (а то получишь)»
- «Мне не нужны близкие отношения (я независимый)»
- «Бьет — значит любит (непереносимо знать, что, когда самый значимый и важный человек тебя бьет — он тебя не любит)»
- «Взрослых не существует (все младше тебя)»
- «Близкие легко ломаются (следи за ними, контролируй)» и т.д. и т.п.
Такие решения, сформированные человеком в детстве в отсутствии здоровой привязанности, влияют на всю его последующую жизнь, на все отношения.
Существует несколько видов, так называемых, травм привязанности.
Одна из основных — материнская депривация.
Ребенок родился, а привязанность формировать не с кем, (мать умерла в родах, оставила в учреждении и т.д.), сверхзначимую фигуру матери никто не заменил. У такого ребенка нет «своего взрослого», нет той доминирующей, заботящейся, оберегающей фигуры, привязанность к которой дает ему возможность развиваться. Такой ребенок может получать очень качественный уход, но важной фигуры нет и он будет стремиться сформировать любую суррогатную привязанность, (от создания триггеров в детстве, (описаны случаи, когда для ребенка из детского дома, таким триггером выступает любой человек в белом халате). В дальнейшем, это может быть привязанность к группе, (от группы сверстников до попадания в секту), в которой четко распределены роли — группа осуществляет защиту и заботу, а такой человек следует указаниям группы. Часто такой человек становится частью криминальной структуры, сформированной по принципу семьи, (мафия) с доминирующим взрослым, («крестным отцом»).
Это может быть привязанность к веществу — когда никто не жалеет — выпил и стало легче. Привязанность к какому-то виду деятельности.
Тревожная привязанность.
Такую привязанность еще называют ненадежной. Доминирующий взрослый ведет себя когда-как, (часто это бывает в случае пьющего родителя — сегодня трезвый и очень любит, завтра выпил, у него что-то случилось, и он ведет себя по отношению к ребенку непоследовательно, странно. Случается, что родитель часто недоступен, (занят своими важными делами), в тех ситуациях, когда он необходим ребенку. Или вполне благополучная, заботливая свиду мать, заботится не о конкретном имеющемся ребенке, а как бы о своей проекции, (т.е. о некоем фантомном ребенке, которым когда-то была сама). Таким образом, в субъективном мире матери — она все делает для ребенка, а в субьективном мире ребенка — он матери не нужен и ее забота ненадежна, т.к. она не по адресу. В таких случаях, человек вырастает тревожным, постоянно ожидающим, что его оставят и требующим постоянного подтверждения отношения к нему.
Токсичная привязанность.
Доминантная фигура присутствует, но использует свою доминантность не для защиты и заботы, а для противоположных целей, (подавляет).
Амбивалентная привязанность — защита и забота объединяются с насилием. В таких случаях ребенок одновременно и хочет быть с родителем и хочет от него сбежать, доверяет родителю и боится его, одновременно и любит, и ненавидит. В таких случаях у человека формируется избегающий тип привязанности в жизни: «Эта вся привязанность — плохая история и я в это больше не играю. Больше никогда и ни с кем. Человек должен быть независим, а любая привязанность — это власть, поэтому я не буду строить глубоких отношений с людьми, не буду их ни с кем иметь, а буду сам по себе».
Многократная утрата.
Есть привязанность к взрослому, но она прерывается, (утрата, госпитализация, раннее отправление в детский сад, частое разлучение со значимым взрослым). Или ситуация, когда доминантным лицом является не мама, а няня. При этом мама считает, что воспитывать и растить ребенка должна няня, а любить ребенок должен ее, (маму). В таких случаях, мама раз за разом увольняет няню, как только ребенок к ней привязывается и нанимает новую, которую постигнет та же участь, как только она с трудом выстроит доверительный контакт с ребенком и ребенок к ней привяжется.
Ребенок, выросший в таких условиях ставит крест на избирательности — «нет никакого постоянства, есть функция» и в дальнейшей жизни относится к людям, как к функциям — «нет незаменимых», что позволяет пользоваться людьми. Компенсаторно развивается обаяние, позволяющее получать «с миру по нитке — голому рубаха», а в худшем случае развиваются признаки социопатии. Такой человек не может принять любовь других людей, т.к. у него сформирована диффузная привязанность.
Конфликт лояльности.
Возникает, когда ребенок оказывается между двумя значимыми взрослыми, которых он уже не имеет возможности воспринимать, как одно целое. Пока мама и, например, папа или бабушка «за одно», ребенку очень комфортно делить мир на «своих» и «чужих», (эта особенность проявляется в районе 8-ми месяцев и это начало формирования безопасности). В возрасте около 4-х лет, ребенок постоянно сверяется с родителем и выполняет просьбы других людей только, если родитель их одобрил. «Своих слушайся, чужих — нет» — очень важный момент в формировании чувства безопасности. Речь здесь не об обязательности одинаковых требованиях к ребенку, (дети быстро выучивают — что можно с папой, что можно с мамой или с бабушкой), речь о дезориентации ребенка в случае, если родители ругаются между собой, (или мама и бабушка), кто прав, а кто нет — если они разделились — «меня слушайся, а его — нет». Тогда ребенок оказывается в очень сложной ситуации — кто здесь свой? На кого можно безопасно опереться? У такого человека не формируется чувство безопасности и доверия.
Заключение
Все витальные, травмы, (голод, насилие, угроза жизни), оставляют след в психике человека на десятилетия вперед. Травма привязанности — это тоже витальная травма. Поэтому говоря о привязанности, мы говорим
про незаменимость и грандиозную уязвимость, т.к. возможность развития напрямую связана не с обстоятельствами, а с человеком и именно привязанность является необходимым для развития условием. Ребенок может быть счастлив в трущебе и чрезвычайно несчастлив на Рублевке, Здоровое развитие зависит не от количества игрушек, поездок на дорогие курорты, всевозможных кружков-секций-развивалок, а от качества отношений. Ребенку важно, чтобы его взрослый был надежен, постоянен, чтоб он использовал свою доминантность для защиты, а не для того чтобы обижать или подавлять и, чтобы этот его взрослый был с ним. Тогда, в определенный момент, напитавшись привязанностью, этой доверительной зависимостью от взрослого, вызывающей чувство доверия и покоя, (а не страха и напряжения), ребенок сам сделает рывок и увеличит дистанцию.
(Ваша А.Майская)